Жизнь, война и Надежда 95-летнего ветерана из Твери Григория Голинского

Григорий Лазаревич завершил рукопись к 22 июня этого года

Фото: Ирина ТАРАСОВА

Год празднования 75-летия Великой Победы для 95-летнего тверского ветерана Григория Лазаревича Голинского стал особенным - он закончил свою большую рукопись воспоминаний. И эта часть получилась особенно личной: о жизни и смерти, о любви и дружбе, и наконец, о вере в лучший завтрашний день.

Великую Отечественную Григорий Лазаревич закончил в звании гвардии старшего лейтенанта. Был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны I степени. В преддверии Дня памяти и скорби и Дня парада Победы на Красной площади в 1945 году публикуем сокращенную часть рукописи с символичным названием «Надежда».

ЕЩЕ ОДИН БОЙ И СПАСЕНИЕ ЛЮДЕЙ

Подавляя вражеские огневые точки, расположенные в кирпичных и каменных домах, на чердаках и в подвалах, преодолевая яростное сопротивление фаустпатронщиков, наши танки и автоматчики приближались к немецкому городу Зорау, находящемуся на пути к Берлину. В 14 часов 13 февраля 1945 года гордость четвертой танковой армии - десятый гвардейский Уральско-Львовский добровольческий танковый корпус, в котором я, молодой офицер, возглавлял артиллерийский взвод ИПТАПа (истребительно-противотанковый полк), совместно с 61-й и 62-й танковыми бригадами овладели центром города, а затем очистили его полностью от фашистского гарнизона.

День был пасмурный. Небо заволокло тяжелыми тучами. Из их черноты прорывались крупные белые снежинки, вскоре плотно покрывшие землю.

Перед нами вырисовывались результаты совместной боевой деятельности различных воинских частей: пехоты и танкистов, минометчиков и артиллеристов. Мы работали все вместе. Трудные, но прекрасные были времена: каждый старался внести свой вклад в это общее дело, в этот общий дневной бой, длившийся с утра до вечера, без перерыва на обед и на кружку чая, без возможности отдохнуть хотя бы двадцать-тридцать минут. Здесь каждая минута дорога, каждый шаг должно выверить, прежде чем ступить дальше.

И вот он завершился - еще один день. Вокруг полная тишина, ни малейшего шороха. И вдруг сквозь наш оглушенный взрывами слух послышался какой-то шум, гомон, рев, всё более нарастающий и вроде приближающийся к нам. Мы побежали туда - в сторону грома… И обомлели!

За грядой домов, на окраине города, за огражденной в два ряда колючей проволокой стеной высотой не менее трех метров, протянувшейся вправо и влево от обшитых жестью проволочных ворот, находилось огромное пространство, заполненное живыми существами. Их было много - 100, 200, 300 или еще больше - беззащитных людей, давно потерявших облик человека. Обессиленные от голода и холода, одетые в единообразную робу - полосатую одежду заключенных, замерзшие от падающего снега, с закоченелыми ногами в рваных, расползающихся ботинках с деревянными подошвами, обмотанных сверху лохмотьями, они что-то кричали, размахивая руками. Из многоязычной речи, звучавшей диким хором, невозможно было что-либо разобрать. Здесь были французы, русские, поляки…

Бойцы быстро сбили саперными лопатками замок, скреплявший два конца массивной цепи на воротах, сорвали мощными ударами сетку, открыли выход. Люди молчали. Их эмоциональное состояние выражалось на лицах: возбужденные взгляды, страх перед неизвестностью. Что их ждет? Что делать? Как быть?

Еще вчера они все слышали приближающуюся канонаду. Целый день ждали появления эсэсовцев и были уверены, что их расстреляют. Еще пару часов тому назад они начали отсчитывать последние минуты своей жизни, полагали, что их смерть уже приближается, ибо немцы не оставят их живыми.

Все уже знали, что немецкие войска, отступая под натиском Красной Армии, перед отходом с занимаемых позиций угоняли с собой жителей, а больных и заключенных расстреливали прямо на месте. Здания и сооружения взрывали и сжигали огнеметами или поджигали, облив бензином. Мы не раз видели следы их варварства на территории Украины, Белоруссии, России. В боях за город Зорау, пытаясь бегством спасти свои жизни, они не успели ни сжечь лагерь, ни убить никого, ни скрыть следы злодейского обращения с людьми.

Григорий Голинский в 1945 году. Таким его и увидела спасенная из концлагеря Надежда. Фото: из архива Григория Голинского

КОНЦЛАГЕРЬ

В глубине лагеря были бараки - жилые помещения. Однако не только их вид, но всё обустройство этих сооружений было похоже на конюшню, на место для содержания скота: полнейшая антисанитария, с тонкими деревянными стенами, одинаково пропускавшими холод зимой, жару и духоту летом. Низкие потолки над двухъярусными сплошными нарами часто служили причиной травм головы. Никаких бытовых условий. Сырость, грязь, грызуны в земляных полах заодно со вшами и тараканами в соломенных лежаках.

Вечно спертый воздух с резкой полутьмой, пробиваемой изредка проскальзывающими лучами солнца сквозь небольшие зарешеченные окна.

На некоторых нарах в скрюченных позах лежали умиравшие от голода и болезней, на других - уже разлагавшиеся трупы, над которыми вились облака мух и комаров.

Давно окончилась война, но сколько бы ни прошло времени, не могу без волнения вспоминать о событиях того дня, раскрывающего характер и духовную силу нашего народа. На войне жизнь сплошь и рядом шагает рядом со смертью. В любой момент может неожиданно нагрянуть смерть - от осколка снаряда или мины, от случайно пролетевшей пули, от рухнувшей с неба авиабомбы. Но и жизнь может пробиться сквозь большую опасность, смерти назло. И это чудо произошло в Зорау: не один-два, а сотни людей обрели жизнь, потеряв уже всякую надежду. Жизнь пришла к ним, пришла и принесла свободу.

ВСТРЕЧА С НАДЕЖДОЙ

Ворота открылись. Люди, не веря в произошедшее, стояли, молчали. Тишина…

Неожиданно из переднего ряда вышел молодой парень и, приблизившись достаточно близко ко мне, произнес неуверенным, чуть слышным голосом:

- Цэ ты, Грицько? - услышал я на чистейшем украинском языке.

- Да, я, - ответил я тоже тихим голосом.

- Я знала, что ты меня найдешь и придешь за мною…

Не успев понять смысл услышанных слов, я увидел, что, сделав несколько шагов, это существо бросилось на меня, обняло обеими руками за шею, прижавшись всем телом ко мне, к моей груди. С головы его упал кусочек тряпки, что-то очень далеко похожее на платок, и жесткие, поседевшие остатки волос стриженой головы обожгли мне лицо. Я понял, что это женщина, молодая девушка. Она вжималась в меня и громко, заглушив всё пространство вокруг нас, заплакала и закричала душераздирающим воплем.

Я стоял как вкопанный, боясь шевельнуться. Еле сдерживаясь от обрушившегося на меня трупного запаха и зловония давно немытого тела, я почувствовал резкий приступ тошноты, с трудом удерживаясь от рвоты. Остановив на мне свой мертвый, ничего еще не понимающий взгляд огромных глаз, она начала медленно сползать вниз, теряя сознание. Мысли мои метались в голове, а сердце колотилось как бешеное. Вкось взглянув на стоящую рядом Лидию - ревниво оберегавшую меня нашу медсестру - без слов, одним движением головы я попросил ее помочь. Она успела подхватить девушку, удержать ее от падения, и мы отвели ее чуть в сторону.

А рядом с нами, что-то выкрикивая, размахивая руками, плача и смеясь от радости, пробиваясь сквозь внезапно, каким-то чудом открывшиеся ворота потустороннего мира, а точнее ада, двигались сотни живых трупов. Еле переставляя распухшие, кровоточащие ноги, держась друг за друга костлявыми руками, перевязанные грязными, с запекшейся кровью тряпками вместо бинтов. Здесь не шли, а еле двигались мужчины и женщины, молодые и старые, возраст и пол которых трудно сразу определить из-за однообразной полосатой одежды узников, из-за смертельного цвета кожи, из-за стриженых волос.

Всех их, потерявших всякую веру на освобождение, лишь несколько часов назад обреченных на вымирание, спасли советские воины. Всех усадили на автомашины, отвезли в госпиталь. Около ста человек из них, поправившихся после лечения, вступили в ряды Красной Армии, пошли воевать.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Как выяснилось позже, девушку звали Надежда. Взвод Григорий Голинского взял над ней шефство. Спустя какое-то время её подняли на ноги в госпитале. После чего всей частью, одарив подарками, проводили домой, на родину.

После войны Григорий, как и обещал, приехал навестить Надежду. Это был 1946 год, и он только что оправился от тяжелого ранения. Встретил его сначала брат девушки, тоже Григорий (именно поэтому она тогда и угадала его имя, слишком похожи были воин-освободитель и родной человек).

А затем произошла встреча и с Надей. Девушка уже вышла замуж и родила сына, которого назвала в честь солдата, вызволившего ее из концлагеря. А спустя пять лет, когда Григорий Лазаревич женился и родилась дочь, ей дали имя - Надежда.

Свою дочь Григорий Лазаревич назвал тоже Надеждой, в честь спасенной Нади

Фото: Ирина ТАРАСОВА